Актуализация

Не верится, что я сюда добралась. Когда-то было модно вести дневник, потом стало модно держать дневник на нескольких платформах, а и всё. Волна сошла на нет, потребность же графоманить ли, изливаться ли легко удовлетворима в каком-то одном уголке.
Но для истории отдельной личности прошлые дела особенно важны. Пошла перечитывать.

---

Всем-всем.

Защитилась. Специалист. Дубль два.

---

Mustn't.

Добрались таки и до меня. Душевные инвалиды.

Как год встретишь, так и?.. Можно уже поставить крест на этой поздравительной открытке? Жирный и черный. Два креста, а?

Два креста, сложенных из перекладин буквы "М".

---

Суббота.

16.12.06

---

Околомифическое.

Я - модифицированная Медуза Горгона.

Мои слова обращают в камень.

Мои глаза слепят правдой.

Мои руки обнимают одиночеством.

Моя участь - Персей.



Я не увернусь в момент удара.

Мои слова заглушит свист от размаха меча. Мои глаза померкнут, заслоненные щитом. Мои руки повиснут веревками. Теми, на которых можно повеситься, но моя участь - Персей.



Вся жизнь - ожидание одной встречи.

---

Плач Ярославны.

Очередная стародавняя попытка обречь чувства в слова.

Три комнаты. Кухня. Прихожая. Ванна. Туалет. Лоджия. Балкон. И во всех этих квадратных метрах нет ни уголочка, где было бы можно разорвать тишину, разодрать ее в клочья, заполонив криком, диким, первобытным воем волчицы, затерявшейся посреди степи под полной луной.

Стук сердца – словно гудки телефона. Каждый удар – бездна отчаяния. "Соединение завершено", - связь оборвана. Но звуки, звуки длятся. Если бы остановить сердце было так же просто.

Отчаяние не знает границ, не имеет пределов, не измеряется лимитами. Отныне каждый жест, слово, мысль, поступок – очередной шаг в никуда. Наивная попытка стереть из памяти прошлое: почистить почту, удалить номер телефона. Если бы обнулить память было так же просто.

Длинные гудки рвут тишину. Иллюзия. На самом деле это тоже молчание.

Упасть на колени. Вдавить крик в линолеум под ногами… подо лбом. Коротко остриженные ногти не впиваются – они и поцарапать-то толком не могут. Перед бедой организм беззащитен.

Поток бессильной ярости в слезах. Черные борозды среди белой равнины. Контрасты бьют по глазам. Вторят в унисон тишине.

С размаха удар. Со стороны – всего лишь очередной никчемный звук в бетонной девятиэтажке, захлебнувшийся в лестничных проемах. Изнутри – попытка крика – напрасный протест против реальности.

"И в исступленьи, как гитана,

Она заламывает руки.

Разлука. Бешенные звуки

Затравленного фортепьяно".

Два слова. Душа, оступаясь, натыкается на их острые углы, множа раны на своем теле. Колючие два слова.

Всё кончено.

---

Небесное притяжение.

Откуда приходит грусть? Откуда возникают такие вопросы?

«Душам праведников снится небо, полное тайн».

Мне снится бред, далекий от поднебесного совершенства. Зачем меня тянет в небо?

Небо-жители. Дворцы из облаков, тучи крепостными стенами и рвы, полные дождей.

Серебристое платье, расшитое звездами, легкая вуаль, обволакивающая небесный свод, туфельки из замерзших капель, светящихся точно хрусталь. Колесницы, запряженные пегасами, и гости, безоблачные думами и душами.

Небо – театр, каждое движение его – новая сцена. Я рукоплещу, запрокидывая голову, вглядываясь в лица актеров до боли в глазах от нестерпимого сияния лазури в диадеме из золота. Но как бы мне хотелось перестать быть просто зрителем, одной из тех, кому повезло с билетом. Как бы хотелось умирать и воскресать каждый раз на этой сцене, полной чудесных открытий, волнующих тайн и талантливых постановок.

Волшебство – это когда в твоих руках письмо, в котором ровным каллиграфическим почерком написано: «Небо ангажирует Вас на сезон вечности».

---

Эскиз несбывшегося.

На прощанье они промолчали. Она не оглянулась ему вслед, укрываясь от чувств и от дождя под осенне-пасмурным зонтом. Он пружинящим шагом дошел до машины, не боясь вымокнуть, не поежившись под беспощадным ливнем. К чему жалеть (себя? ее? новый костюм?), если от непривычно пустующего сиденья рядом и так веет серым холодом велюровой обшивки, никогда больше не согретой теплом ее тела.

Двое суток одиночества спустя она почувствовала, как заалели ее щеки, когда часы прогудели конец рабочего дня. Пригубив остывшего чая, заваренного с полчаса назад и забытого в потоке цифр и эмоций, она снова углубилась в работу, как и два дня назад поскупившись на прощальный взгляд в решетчатое окно. Сосредоточенная маска на ее лице не дрогнула от взвизга тормозов, внезапно разрезавшем покой буден.

Он уехал, не дождавшись ее. На прощанье они промолчали.

---

Болотная философия.

Тематическое задание: Лягушка, раздавленная на скоростном шоссе. Написано 2 года назад, в порядке бреда.

Белые тропы. =>>

Ползи… Ползи! Перед тобой бесконечная белая дорога и черная бездна по ее краям. А если?.. Да, да, если оступиться, скользнуть за грань, окунуться в эту бездонную, бездушную пропасть! А дальше – часы в километрах и за спиной звезды – живые, летящие на разных скоростях в бесконечность. Жизнь назад, помнишь, как мечталось приобщиться к целому, стать частью, захлебнуться от радости, почувствовав на себе свет звезды, пусть самой медленной и бледной…

Кто-то из стариков говорил, что нынче звезды уж не те. Рассказывали, будто бы в незапамятные времена звезды светили откуда-то сверху. Чуть лишь темнело, как небо окутывалось мерцающим одеялом, а маленькие серебристые точечки на нем и были звездами. Легенда, ничего не скажешь, красивая. Только больно уж попахивает моховыми чудесами, совсем как наш лес.

Бывало, весь день пролежишь под влажным листом, а ночью давай, что есть силы вглядываться в небо. Ничего. Абсолютная пустота. Низкий черный полог, запутавшийся в иглах елей, и редкое утро без боя берет этот бастион темных сил.

А потом нашлось другое небо. То есть небо-то осталось всё то же, только не очень-то гостеприимно выглядело оно, так что звезды спустились вниз. И каждую ночь теперь, стоит лишь выйти на границу леса, можно увидеть эти желтые и белые беснующиеся огоньки, вечно спешащие к горизонту, который, в свою очередь, примыкает к небу. Видать, где-то в щели между ними и днюют наши звезды.

Старики, конечно, такой новизны не одобрили. Кто-то вспомнил старозаветное предание, сулящее страшную смерть всему сущему, если небо сойдет на землю. Мол, так вот и случилось. Мол, и не звезды это вовсе, а жадные глаза лихоимцев, наподобие тех проклятых, чьи души утопли в нашем болоте. А ведь и правда, ночами, когда чернота неба подползает к веткам деревьев, нет-нет, да и загорится на мутной водной глади один-другой огонек. Так что лучше бежать от этого ужаса подальше – туда, где и ночью свет и такая же темень перед глазами, только ее можно коснуться, ощутить, а потом всем рассказывать, что чернота за лесом вовсе не страшная, даже надежная в своей тверди. А еще по ней прочерчены белые дорожки, ведущие к тайному жилищу звезд.

Умельцы тут же выдумали, будто передвигаться по белым тропкам нельзя вовсе, если только днем. А днем куда?.. Ни одной звезды нет, твердь под тобой плавится, где уж тут сыскать пристанище наших звездочек?

Потому самые отчаянные храбрецы, не слушая древних проклятий, взялись караулить белые тропы ночами. Возвращались немногие, стало быть, остальные нашли эти тайные жилища?..

Вот и сейчас, как во сне, даже с закрытыми глазами знаешь – перед тобой белая тропа. Дорога надежды, освещенная ли, освященная ли вечными тайнами-звездами. Знаешь и то, что белое это полотно стало твоим саваном. Крошечное расплющенное тело не оставит и следа в этом торжестве света и пафоса. А завтра придут другие – на твое место, твою дорогу – и тоже будут думать, ожидая свою первую звезду, что кто-то до них уже прошел белой тропой и нашел свой дом где-то там, за горизонтом, так отчаянно сплетающимся в безжалостном объятии с небом.

---

Набросок. Хотелось бы с продолжением.

И подумалось мне, что черновики, даже длиной в пару строк, надо куда-то сваливать, чтобы они привыкали ко взрослой жизни, вырванные, как страницы из книги, из цепочки файлов в папочке с собственническим именем "Мои документы".



Итак:



Поздний вечер, осенний бульвар, под ногами слякоть и на душе – слякоть. Насквозь пронзаю каблуками пожухлые листья, и они обреченно оседают в серые лужи. А ведь нам по дороге… В никуда.

Я не знаю магических слов, не увлекаюсь потусторонним миром, так почему октябрьский вечер распахнул передо мной неведомую взгляду дверь, на пороге которой, улыбаясь мне его глазами, стоит мое прошлое?

От своего видения я не встаю как вкопанная – и так неспешно бреду, ловя губами мелкие капли непутевой мороси, которая даже не замочит толком, невидимой вуалью оседая на волосах. В легких клубах пара от теплого, моего же дыхания мне мерещится странное: прозрачная вуаль легчайшего белого тюля воздушными потоками спадает с моей головы, укладывается в плотные складки, укутывает вдовьим покрывалом, пряча меня от мира, зашторивая окна надежды и памяти…

---

Гордость/Гордыня. Игра слов. Игра чувств.

Гордость, шелковой тряпкой, небрежно брошенной нам под ноги, ежится на пушистом ворсе ковра, пропуская сквозь себя его мягкие шерстяные иглы, ненавязчиво входящие в ее вены с вирусным налетом пыли. Заражение неизбежно, прямое и честное чувство, едва прикрытое белой туникой, становится маской презрения, к которой крепится стальной негнущийся стержень, ряженый в золотой камень парчи, надменно шелестящей при каждом движении, словно суть ее – стоять насмерть, не ведая сомнений, не слушая советов.

Чопорная и высокомерная дама в тугом корсете, шнурки которого – мои подозрения, и в накрахмаленном моими обидами кринолине церемонно предложит мне руку, и я в застывшем воздухе увижу, как осыплется пыль с ее подола, обдав затхлым запахом нафталина. Я страшусь поднять на нее глаза: ее взгляд ответит мне моим отражением, и кто-то скрипучим голосом довершит церемониал, представив эту уродливую маску "Гордыня" и трижды стукнув жезлом по полу, отчего пылинки вспорхнут стайкой белых мотыльков, чей век безупречно недолог…

От прикосновения ее пальцев мне холодно, азот струится по жилам, подбирается к сердцу, заключая его в хрустальную оправу льда, прозрачную и прочную: отныне сердце – моя тайна, похороненная в ледяной гробнице. В моей груди – вечная прохлада, в моем одиночестве – вечная мерзлота…

---

Зимним вечером.

Посвящается Lovely Linda.



- Полкило сушек, пожалуйста.

Я не представляю, сколько это. Хозяйство ведет мама, и количество продуктов материализуется в моем сознании в конкретное число только, когда она спрашивает меня за ужином: «Дорогая, тебе одну котлету или две?» Более того, я не представляю, зачем вообще мне эти сушки, но закипаю, ловя на себе удивленный взгляд продавщицы.

Я видела на витрине несколько пакетиков расфасованного печенья, на вид вполне приемлемого объема, но черт меня дернул купить полкило сушек. Сколько их, интересно, можно выстроить шеренгой, нанизывая на воображаемую ось в горле?..

Продавщица тяжело уронила гирю на весы:

- Полкило сушек, пожалуйста.

Я неловко двигаюсь к кассе. Неловко не потому, что несу сушки, - я всегда так хожу. Худенькая сутулая фигурка в мешковатом пальто и старомодных ботинках: со спины – старушка, божий одуванчик. С лица, впрочем, тоже.

Пристраиваясь в очереди за высокой блондинкой с точеной фигурой, сутулюсь еще больше. Мгновение – и меня примут за клопа, волей судеб занесенного на ее яркую куртку из лакированной кожи. Блондинка легко управляется с продуктовой коляской, в ней: пакет креветок, бутылка белого вина, кисть винограда и банка оливок. У меня – полкило сушек.

Кассирша, не раздумывая, хватает мой пакет, уже занеся руку, чтобы пробить его стоимость в предыдущий чек.

- Э-э-это мое… - у меня вдруг перехватывает дыхание, я бы отдала не сушки, нет, какое там! – полжизни – за возможность стать сейчас клопом, чтобы спрятаться в меховую манжету высокой блондинки.

Кассирша, к счастью, принимает меня за старушку-божий одуванчик с мизерной пенсией, тянущую на себе алкоголика-сына, его склочную жену в извечном фланелевом халате и двоих внуков, визгливых, сопливых и, возможно, неравнодушных к сушкам. Я могла бы разочаровать милую девушку за кассой с немытыми волосами, зачесанными в конский хвост, достав из сумки роскошный кожаный бумажник с хрустящими купюрами внутри, но с меня десять рублей, и я расплачиваюсь мелочью из кармана пальто, не выходя из образа.

На улице морозно, в руках, как назло, мотается пакет с полкило сушек, и пальцы индевеют в тонкой коже перчаток. Совсем некстати звонит мобильный, я перебрасываю пакет на локтевой сгиб, извлекаю телефон из недр огромной сумки (странно, что мне не пришла идея упрятать туда свою добычу), выдыхая клубы пара изо рта, отвечаю:

- Да, папа.

- Дочь, ты где? Когда будешь дома?

- Папа, я на работе. Да, совещание. Нет, не голодна. Пообедаю, не переживай – купила полкило сушек.

В трубке удивленное молчание, сменяющееся ожидаемым вопросом:

- Полкило сушек?

Да, я чувствую себя дурой: и там, у прилавка, потом на кассе, даже в телефонном разговоре. Меня, как и большинство вокруг, интересует один незамысловатый вопрос: на кой черт мне эти сушки?

- Ну да, взяла к чаю, перехвачу между заседаниями. Всё, пап, буду поздно, не волнуйтесь, - и отключаюсь.

Сегодня вечером мне не придется решать задачку по материализации количества продуктов в конкретное число.

---

Ночь длиною в жизнь.

С посвящением А.С.





Легкой тенью вздрогнул вечер,

Уступая ночи город.

Ваше тихое «До встречи»,

Мое грустное «До скорой?»



Нежный луч свечи печальной,

Света блик во мраке взгляда…

И украдкой, на прощанье,

Ваша тень скользнула рядом.



Мои мысли стали воском,

Покорившись Вашей воле.

Вы небрежно, как набросок,

Рисовали мою долю.



Милый мастер, как Вы были

Искусительно искусны!

Как талантливо остыли

На рассвете Ваши чувства…



Ночь молила «Пощадите!»,

Утро бросило «Бывайте…»

Ваше нежное «Простите»,

Мое скорбное «Прощайте».

---

Спешите видеть!

Ну, вдруг вы по мне соскучились

---

Зеркала.

Мне нравится видеть отражение своих губ в мониторе. Нравится следить, как отражение пальцев задумчиво скользит по розовой мякоти, невинно, но чувственно обводя каждый изгиб, каждую трещинку.

Вокруг меня плотное биополе чужой энергии. Она пружинит о мою кожу, оставляя удивительное ощущение тайных в своей случайности прикосновений.

Я, оказывается, не люблю делиться. Я люблю стоять под рвущимся на свободу потоком горячей воды и, отбрызгиваясь, знать, что капли не заскользят больше ни по чьей коже.

Мне нравится растягивать "здесь и сейчас" на целый день, не уступая и минуты удивительных эмоций, что рождаются от единственной фразы и окатывают восхитительной трезвостью, которая парадоксально пьянит одной лишь возможностью всесилия, всевластия и вседозволенности. Порок особенно прекрасен ранним утром.

Мое любимое время суток, которое я не встречаю, осело в памяти и в любой момент может быть реанимировано, выдернув из глубины воспоминаний дурманящий запах лета, яблоневый сад, глупых нас и томительную чувственность тех шести часов утра, что мы встретили вместе, но провели порознь.

---

Следующая.

Нынче я - Марго, привыкайте.

Здесь менять ничего не буду, нажму еще красную кнопку ненароком, ищи-свищи ветер в поле.

Собственно, дневник оброс китайскими предупреждениями и прозрачными намеками. Да, селенки больше нет. И не будет. Ни-ког-да. Она выросла и пошла своей дорогой. Я остаюсь вечно юной, юнно вечной.

Мне подарили жемчужину. Какое совпадение. Лирика и метод простейших ассоциаций.

Я - на дне океана. Попробуйте соскрести ил и выбрать среди ракушек нужную. Если хватит воздуха.

Удачи.

---

Классический сюжет.

Я люблю закутываться в черный шарф, утопать в нем по самые глаза, так удивительно совпадающие с ним по цвету и даже по фактуре. Мягкое, бесконечное - ощущение длится целую зиму.

Зима, верная подруга, добрая советчица, нам так хорошо было вместе, когда мы, гладя руки друг друга, из-под опущенных ресниц ловили восхищенные взгляды и в поволоке прятали блики серебристого огня, рожденного твоим снегом и полыхающего в моих глазах.

Теперь ты уходишь... Золото в лазурной мантии плавит твой белый след, замывая, размывая воспоминания до туманной дымки, обволакивающей меня, держащую тонкую сигарету в прозрачных пальцах. Сигаретный дым мешается с паром от пока еще холодного воздуха - твоего дыхания. И я снова кутаюсь в шарф, принимая черно-белые правила нашей игры.

---

С любимыми не расставайтесь: посвящение Зиме.

Снег медленно кружится в фиолетовом свете полночного фонаря.

Желтое окно, перечеркнутое длинными ветвями зимне-голых рябин, отчаянно, всем своим бетонным остовом просится ввысь.



Какой диссонанс - фиолетовое и желтое. Ночь и Луна.

---

Рабочее настроение.

Ых! Коньяк хорошо пошел

---

Хрусталь.

Внутри ледышки, но не холодно. Всё потому, что зима, и температура тела сравнялась с температурой воздуха. Хотя... Может, наоборот? Снежная Королева принесла морозы, температура воздуха сравнялась с температурой сердца. Кто растопит лед? Мне все равно. Геройствовать при минус тридцати - помилуй Боже, за что же такое проклятье? Принцесса может оказаться Чудовищем. Не заколдованным. Просто генная мутация. Полные жилы азота.